http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/753 Publications de Auteurs Tatiana Victoroff fr 0 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/3396 Dans le contexte de l’intérêt de l’émigration russe pour l’œuvre de Proust, révélé par le Studio Franco-Russe et par les premières traductions des fragments de La Recherche (Boris de Schloezer, Galina Kouznétsova), l’approche de Dmitri Mérejkovski est bien particulière. Dans quelques passages traduits et intégrés dans le chapitre « L’Europe-Sodome » de l’œuvre-somme Atlantide-Europe : Le Mystère de l’Occident, il condamne, avec Proust, l’Europe devenue le lieu de tous les vices du genre humain, mais également Proust lui-même, « habitant de Sodome » : « et s’il avait été “épargné par le feu du ciel”, ce n’était apparemment qu’à moitié, en portant de terribles brûlures, à peine vivant ». Pourtant, bien au-delà de ce diagnostic sévère, c’est de l’œuvre de Proust, « le plus grand écrivain de l’Europe contemporaine » que Mérejkovski et Guippius semblent tirer une véritable leçon de l’écriture qui permet de réconcilier les contraires, de se rapprocher du « mystère du troisième sexe » et d’indiquer au monde, en train de se perdre aussi bien du côté de l’Ouest que de l’Est, une voie vers sa possible résurrection. In the context of a general interest in Proust among the Russian emigration which became evident during the encounters of the French-Russian studio and from the first translations of In Search of Lost Time by Boris Schloezer and Galina Kuznetsova, the approach of Dmitry Merezhkovsky was very specific. In a few citations from his monumental Mystery of the West: Atlantis-Europe (English edition title: Atlantis/Europe: The Secret of the West), in the chapter “Europe-Sodom”, he cursed Europe as a place where abided all the sins of humanity, as well as Proust himself: “the writer also dwells in Sodom, and even if he has been ‘exempt from the fire from above’, it was only partly, he was severely burnt, half-dead”. Still, despite this severe diagnosis and the condemning tone of a prophet, it is thanks to Proust that both Merezhkovsky and Gippius found the means to reconcile these oppositions, to approach ‘the mystery of the third sex’ which they tried to resolve in terms of a “tripartite union” with Dmitry Filosofov; finally to indicate to the perishing world both in the West and in the East that its resurrection was still possible. В контексте общего интереса к творчеству Пруста в среде русской эмиграции, явленного в ходе встреч Франко-Русской студии и первых переводов «Поисков утраченного времени» Борисом Шлецером и Галиной Кузнецовой, подход Мережковского весьма своеобразен. В нескольких фрагментах из Пруста, процитированных в главе «Европа-Содом» своего монументального труда «Тайна Запада», он предаёт проклятию Европу, ставшую местом всех грехов рода человеческого – но и самого Пруста: «пишущий сам обитатель Содома, если и “пощаженный небесным огнем”, то, кажется, только наполовину, спасшийся весь в страшных ожогах, полуживой». Однако, невзирая на суровый диагноз и обличительный тон пророка, именно у Пруста, «величайшего писателя современной Европы», Мережковский и Гиппиус находят искомый стиль письма, который позволяет примирить противоречия; приблизиться к «тайне третьего пола», которую они пытаются разрешить в рамках «тройственного союза» с Дмитрием Философовым; наконец, указать гибнущему миру, как на Западе, так и на Востоке – его возможное воскресение. lun., 05 sept. 2022 12:10:55 +0200 ven., 01 sept. 2023 11:08:16 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/3396 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/3267 Boris Grigoriev, artiste du « Monde de l’art » russe, devenu dans l’émigration peintre de renommée mondiale, et Ivan Bounine, lauréat du prix Pouchkine en Russie et du prix Nobel, sans être en contact direct, mènent un dialogue artistique dans un langage commun, le « primitivisme », hérité de la culture de l’Âge d’argent russe. Grigoriev, très inspiré par l’art de l’icône orthodoxe et par les « primitivistes » flamands et bretons, construit ses tableaux selon le principe de la « perspective inverse » (Pavel Florensky). Bounine rend les procédés des peintres primitifs dans son écriture elliptique qui s’appuie sur le loubok, les proverbes, les maximes, les chansons populaires. Les personnages des deux artistes sont des « condensés d’existence » qui permettent d’analyser un proche passé tragique et d’élargir une réflexion qui passe des « visages de Russie » aux « visages du monde », selon les titres des panneaux monumentaux de Grigoriev, dans une logique proche de l’œuvre bouninienne. Boris Grigoriev—a Russian “World of Art” artist who gained a world-wide reputation as a painter through emigration—and Ivan Bunin—laureate of the Pushkin prize in Russia and a Nobel-prize winner in Europe—, though they were not in direct contact with each other, were engaged in a cultural dialogue in a language they both knew well: that of the revival of “Primitivism” in the culture of the Russian Silver Age. Grigoriev, inspired by the art of the Orthodox icon and Flemish Primitives, constructed his pictures on the principle of the “reverse perspective” elaborated by Pavel Florensky. Bunin transposed some of the techniques of primitive painters into his elliptic writing, which was inspired by the lubok, proverbs, and folk songs. The characters depicted by both artists encapsulate an “Essence of Being.” The artists thus analyze a relatively recent, tragic past and broaden their reflection, from the Faces of Russia to the Faces of the world, in accordance both with the titles of Grigoriev’s monumental panels and the logic of Bunin’s work. Борис Григорьев, художник-«мирискусник», обретший в эмиграции мировую известность, и Иван Бунин, лауреат Пушкинской премии в России и Нобелевской премии в Европе, не будучи связаны прямо, ведут творческий диалог на общем художественном языке «примитивизма», унаследованного от культуры Серебряного века.  Григорьев, вдохновленный искусством православной иконы и фламандских и бретонских примитивистов, следует в своих картинах принципу «обратной перспективы», выявленному Павлом Флоренским. Бунинское письмо несет следы приемов примитивной живописи, с характерными гиперболами, кажущимися упрощениями, «пропусками», насыщенными смыслом. Персонажи обоих творцов становятся, как на иконе, «сгустками бытия», что позволяет осмыслить недавнее трагическое прошлое и расширить масштаб размышлений, переходя от «Ликов России» к «Ликам мира», согласно названиям двух монументальных панно Григорьева. Этим же путём развивается и логика бунинского творчества. sam., 19 févr. 2022 20:03:32 +0100 dim., 13 août 2023 16:21:00 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/3267 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/752 Indisponible ven., 23 nov. 2018 10:37:49 +0100 mer., 17 mai 2023 09:16:56 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/752